[indent] Сколько раз он клялся себе, что это последняя бутылка? Что не будет больше никакого "завтра брошу"? И каждый раз он сдавался, впадал с головой в пучину своего безумия. Он состоит уже из спирта, двух слов сказать связно не в состоянии. Алкоголь убивает изнутри, сколько друзей он уже потерял за последние два года? Да дохрена! Как будто устроил соревнование: как можно быстрее избавиться от всех дорогих и близких людей. Алкоголь превратил его в зверя, и то зверь — это еще комплимент для Августа. От него так сильно воняет перегаром, что люди прикрывают свои носы, когда он проходит мимо. Но ему плевать — ему-то хорошо. Под своей зависимостью Андерсон чувствует себя всесильным, бессмертным.
[indent] Ему подливают вновь и вновь, кажется, сегодня сумма, которую он потратит в этом баре станет еще больше, чем в прошлый раз. Август чуть не попал в переделку несколько минут назад, когда один громила — похожий на байкера — разместился рядом с ним. Разговора как такового не было — или Андерсон просто не помнил — просто один удар по роже, разбитая губа в последствии. Так сказать — еще слабо отделался. А о чем был их недолгий разговор? Хрен его знает. Август не помнил, да и не хотел помнить. Визит в туалет, он заперся в кабинке, чтобы его никто не беспокоил. Ох, еще и телефон трещит, не затыкается. Уже минут пять как эта трель бьет по ушам. Элли, не сейчас, детка. — с этими словами он вырубает не только ее звонок, но и сам телефон. Только раздражает.
[indent] Кажется, он промазал, когда мочился. Струя прошлась по стенке. А ему насрать на все. Пьяным же так сложно контролировать траекторию. Плохо держится на ногах, придерживаясь стенки кабины. В помещении воняло так, словно это какой-то деревенский тубзик. И то, в нем пахнет намного лучше, чем здесь. Август поморщился, но вышел из кабины, подошел к раковине, посмотрел на себя в зеркало, удивляясь — почему идет кровь. Он плеснул на свое лицо холодной водой, словно стараясь прийти в себя от этого бредового состояния, в котором он сейчас пребывал. Стер водой кровь с губы, но все вокруг было в тумане, видел через какую-то пелену, дымку.
[indent] Кто-то вошел, он слышал шаги, открывающуюся дверь. Наверное, Август был похож на какого-то наркомана, когда резко соскочил с места, оттолкнул человека в сторону и выбежал прочь нахрен отсюда. Хрен знает, что на него нашло, а может просто шизофрения вновь разыгралась? Андерсон покинул заведение, поздняя ночь — до дома три мили, до работы — всего одна с чем-то. Наверное, лучше переждать на работе, чем переться незнамо куда, еще в какие приключения по дороге можно попасть. Пойти в ресторан — была лучшая идея за весь вечер. Хотя потом он будет сожалеть об этом решении.
[indent] Пачка сигарет, одна за другой — словно не было никакой угрозы для легких. Хотя какие там легкие? С его стажем курильщика легкие уже давно в гробу лежат и ждут всех остальных. Дым поднимается вверх, а он с каждым своим медленным, неуверенным шагом — вот-вот повалится наземь — приближается к прибрежному ресторанчику, который стал ему домом, и плевать, что кровати его там нет. Редко мимо него проезжали одинокие автомобили, освещая путь получше чем фонари. Про свой вырубленный телефон он и забыл, хотя на голосовой почте уже сотни сообщений, которые нужно прослушать. Хотя Август прекрасно понимал, что услышит в них. Поэтому ему и так плевать. Все само образуется.
[indent] Еле-еле дошел, еле-еле вставил ключ в замочную скважину, еле-еле зашел. Закрывать за собой он не стал — смысла нет, он же здесь — никто ничего не украдет. И плевать, что он валится с ног. Он расположился на удобном угловом диване. Ну... как удобным — сойдет, бывало хуже. И сейчас Август сделал самое провальное решение по пьяни в своей жизни. Лучше бы прошел несколько лишних миль и был дома, не было бы всего того, что случится...  Сигара, зажигалка, дым. Расположился Андерсон как можно удобнее, откинулся на спинку дивана, руку на спинку, как крестный отец — ей богу. Все еще нетрезвый, все еще не в состоянии мыслить здраво, все еще Август Андерсон — пропивающий свою жизнь в барах.
[indent] Пьяному человеку вырубиться — раз плюнуть, а Август еще и расположен к тому, чтобы засыпать, когда перепил. Последняя затяжка, и его глаза слипаются, а он не в силах сопротивляться сну. Рука с не потушенной сигарой падает вниз, на тканевый диванчик. Спи сладко, малыш, спи сладко, Август Андерсон.
[indent] Кто-то кричит на него, запах гари во рту. Громкий кашель. Его кашель, словно он задыхается прямо здесь и сейчас. Он падает на землю, рядом приземляется еще кто-то. Мужчина. Август еще не в силах открыть глаза, запах дыма, пожарная сирена. Ресторан горит. Он не видит этого, но понимает, что это так. Сквозь звуковую пелену он слышит мужской голос — Фредерик. Он что-то говорит Андерсону, но что? Август не в силах подняться на ноги, просто остается лежать, пока есть такая возможность. Понимание происходящего еще не накрыло его. Хотя вот-вот это случится.
[indent] — ТЫ СЛЫШИШЬ МЕНЯ?! — только сейчас Август понял, что Фредерик не просто говорил ему что-то, а он кричал на него. Видимо, пелена немного спала.
[indent] Он открыл глаза, вокруг собралось много людей, хотя он уверен, сейчас даже не восемь утра. Ресторан охвачен огнем, пожарные его тушат. И сейчас Август всерьез начал опасаться того, что произошло этой ночью. У него сперло дыхание, когда среди толпы он увидел Элли, пробивающуюся к ним. Вот сейчас он действительно понял, что все зашло слишком далеко.

через фильтр дышишь кипящими центрифугами ярости, до хруста сжимаешь сигарету пальцами, и ты весь насквозь зверское бешенство.

все еще прокручиваешь в голове недавний конфликт, мысленно ругаешь себя за несдержанность, ты слишком легко поддался импульсу, тебя стоило всего лишь слегка задеть плечом, чтобы ты сорвал с себя все цепи и одуревшим налетел на мальчишку. твоя злость — легальная наркотическая зависимость, от этого если не избавляться, то учиться контролировать.

— эй

эй.

ты смотришь в его сторону — выцарапываешь взглядом из мальчишки наглость, с которой он так уверенно переходит черту. еще один шаг, и он будет дышать тебе в шею кипятком, стоять в глотке першащим рычанием, чесаться в костяшках влечением. и ты надеешься, что он даст тебе повод сорваться и ты растерзаешь его в пылу.

он делает опасный шаг вперед. ты не двигаешься с места, контролируешь свои эмоции, действия, делаешь затяжку и выкидываешь докуренную сигарету.

у парня в глазах ни грамма раскаяния, ты смотришь, и тебе в них хочется вцепиться когтями, прожечь до дня зрачка, ловя с губ крики и хрипы. мальчишка не извиняется, он издевается, он бросает тебе вызов, тебя от этого трясет сильнее. у него никакого инстинкта самосохранения, у тебя инстинкт хищника, и ты смотришь голодно, жадно.

— это твое

усмехаешься — достаточно остро, чтобы вскрыть себе вены поперечным. и этот парень чересчур настойчив, перекладывает пакет тебе в руку, карябает ногтем твою кожу, паскуда. его дерзость — открыто брошенный вызов. он спрашивает про извинения, и тебе нравится постановка вопроса — а нужны ли извинения вообще? тебе их наличие нигде не греет, их отсутствие не морозит. ты кидаешь:

— оставь при себе

он выдыхает тебе в лицо дым, курит красиво — с болезненным изяществом и впавшей в мешки под глазами усталостью. с твоими в любом случае не сравнятся. у тебя черты лица — жесткие, стальные, они царапаются, язвятся, колются, и весь его космос в кроваво-красном. в тебе так много злости, что она не умещается в клетке ребер, ломает изнутри, до хруста в позвонках, но ты стираешь ее в песок зубами.

— и отъебись, если не хочешь проблем, малец. жить надоело?

рычишь ему в лицо и сильно задеваешь своим плечом его, толкаешь так, чтобы он сделал пару шагов назад, чуть пошатнулся, но устоял; чтобы смог последовать за тобой. у супермаркета слишком много людей, ненужных глаз, даже если у тебя чешутся руки — драться слишком опасно, увидят.

ты идешь, не оборачиваясь, лишь прислушиваясь к чужим шагам. мерная дробь, затихающий шум машин, ты чуть замедляешь шаг.

Джон Смит проснулся с мыслью о том, что он устал. Не лучшее начало дня, правда? Вставать надо на позитиве, радоваться дню, а не ходить с хмурым лицом, как и делал как раз Джон. Он уже порядком устал от штампа, который стоял на нем, словно клеймо вора в законе. Вот уже несколько лет Джон жил отдельно от отца, но его все равно продолжали сравнивать с Биллом. Каждый день Джон то и дело слышал: "Со Смитом лучше не связываться", "Обходи его стороной", "Не стоит", "Себе дороже". И это только вслух! За его спиной люди продолжали говорить "Мажор охреневший", "Он такой же как его отец", "Он опасен, не приближайтесь к нему" , "От Смитов в этом городе одни беды".
Каждый Божий день Смита, хоть он и старался быть хорошим, действительно хорошим, окунали в грязь. Каждый тыкал его лицом в проступки отца, забывая, что перед ним стоит совсем другой человек! Каждый раз, изо дня в день...
Смит чувствовал, что рано или поздно он сорвется и станет таким, каким его и хотят видеть. И если люди так и будут захлопывать перед его носом дверь и не давать ни малейшего шанса доказать, что он другой, то Смит сорвется очень и очень скоро.
Итак, он находился на грани срыва. Джон довольно поздно встал, уже давно став заядлой совой. А все из-за работы в клубе. Ночью он работал без продыха, а днем отсыпался. И хоть сегодня и был выходной, он проснулся как и обыно около пяти часов вечера. За окном было довольно хмуро и холодно, приближалась зима. Смит решил сегодня отвести велик к другу в гараж, пока на дорогах еще не скользко. Он собрался и ближе к вечеру выехал из дома. Как не странно на улице были толпы народу, пешеходы бросались под колеса, а Джон лишь бубнил ругательства себе под нос. Он терпеть не мог пугливых пешеходов. Которые разбегаются по дороге и отчаянно решают идти перед колесами ли подождать пока проедет.
-Дорогу-дорогу, ну! — не выдержал парень, проезжая кое как в толпе.  А ведь он расчитывал на скорость и ветер в ушах, но не тут то было. Проезжая мимо автобусной остановки, где вышла еще одна неимоверная толпа, Смит уть не потерял контроль руля и не наехал на девушку-блондинку. Обошлось, он вырулил, но все же слегка задел ее сумку рукой. Только он было открыл рот, чтобы извинится, как молниеносно его лицо поздоровалось с ее сумкой. Парень не ожидал удара и тут же выпустил руль. Велосипед по инерции продолжал ехать, Смит пытался зацепить его рукой, но вместо этого его рука в мгновение оказалась между спицами колеса и послышался хруст.
-А! — вскрикнул он от боли, а блондинка продолжала его лупасить.
Он кое как разжал спицы велосипеда левой рукой, уворачиваясь от ударов. Рука сильно болела, Джон не мог ею даже пошевелить. Смит поднялся на ноги и схватил рукой за ремешок сумки.
-Вы что, с ума сошли?!— крикнул он, крепко держа сумку девушки. -Какого хрена Вы делаете? С какой цепи Вы сорвались? Или может Вы из психушки сбежали? -он выпустил из руки ремень ее сумки, подтолкнув ее. Сумка тут же врезалась в ногу девушки, но не сильно. Смит взял правую руку в левую руку, скорчившись от боли.
-Я из-за Вас руку сломал!.. — все продолжал возмущаться он, прием весьма несдержанно. Да, Смит был явно не в духе. Теперь из-за этой блондиночки придется ехать в больницу и накладывать гипс. А еще это значит что две недели как минимум он не сможет работать, а значит и зарплаты не видать. Что ж, отлично. В декабре Смит будет питаться снегом.
-Черт возьми, но почему со мной! — он пнул погнувшееся колесо и вздохнул.
Так Джон, спокойно... Надо закурить.
Именно это он и сделал. Левой рукой он достал из кармана сигареты и попытался зажечь одну из сигарет. Но не тут то было. Зажигалка словно по закону подлости отказывалась воспроизвести хоть малейшую искорку.
-Твою мать! — сердито проговорил он и вернул сигарету в паку, а зажигалку бросил под ноги. Он раздраженно посмотрел на блондинку.
-Ну что Вы стоите, глаза вылупили?! Помогите, что ли.. — сказал он, пытаясь поднять велик и разбросанные по всему асфальту деньги, ключи, корпус мобильного телефона, аккумулятор, симку и панель телефона. Все распласталось в хаотичном порядке.

- Оставь и иди, - сказала я девушке, которая сидела со мной на диване в кабинете.
Я не любила пятницу. Для кого-то это был день развлечений, отдыха, выпивки и встреч с друзьями. Я же получала вместо веселья стопки папок, которые нужно было отсортировать и переложить в ящиках. На этой неделе двое пациентов ушли из этого кабинета получив то, за чем они приходили. Папки с их именами должны быть убраны на задние ряды до поры до времени. Должно пройти около десяти лет прежде чем они отправятся в мусорную корзину, порубленные на тонкие белые ленты памяти. А пока этого не произошло для них нужно было найти место. И мы занялись этим сразу после того, как мистер Коллинз покинул мой кабинет.
Мне было не по себе. Профессионал отличается тем, что запросто может забыть о своих личных делах на время приема и полностью посвятить себя работе. После того, как Джеймс ушел, я не смогла так поступить. В голове прокручивались картинки с его приходом, звучали его слова в голове каким-то отдаленным эхом. Я почувствовала себя не комфортно, я должна была внимательно слушать мужчину, который хотел решить семейные проблемы, хотел вернуть прежние отношения с женой, до того, как он изменил ей в своем же доме с молоденькой секретаршей. Это казалось таким глупым, таким несущественным, что так и хотелось ответить ему как женщина, а не как психолог, но я лишь закусила губу. Я бы могла распинаться, что я училась не для того, чтобы учить кобелей уму разуму, не для того, чтобы уговаривать их жен простить их. Но я понимала, что это глупо.
Ко мне пришел человек, у которого действительно были проблемы, которому действительно нужна была помощь. Пока взгляд пробегал по датам на корешке папок, мыслями я пыталась найти свои ошибки. Вряд ли он еще хоть раз попросит его выслушать, вряд ли я соглашусь, но это было из-за моего личного интереса. Я посмотрела на свою секретаршу, которая уже устала от всей этой бумажной работы. Она вообще не обязана это делать, просто не смогла отказать мне в помощи. Но двух часов уже достаточно. В конце концов, ее ждут дома, это я была волк одиночка и кроме Феликса меня никто не ждал.
Она начала отпираться, говорить что ей не сложно, но я буквально вытолкнула ее за дверь и пожелала хорошего вечера. Конечно, она была несказанно рада, хоть и пыталась это скрыть. Я же вернулась к бумажкам. За окном уже давным давно было темно, а мне не хотелось возвращаться домой. Уже надоело жить в одиночестве, но у меня была мысль вернуться на недельку домой к родителям. До работы было добираться сложнее, зато меня бы каждый вечер встречали мать с отцом и любимая сестра. Так хотелось тепла, родного и согревающего изнутри. Я скучала по этому. И решение было принято как-то сразу.
Глаза начали уставать, а на столе стояла еще одна стопка документов. Я с тяжелым вздохом откинулась на спинку дивана и посмотрела на экран телефона. Никто не звонил, никто не писал - вот она, самостоятельная жизнь. Как же хотелось плюнуть на оставшиеся документы и пойти домой. Так я и сделала, уже просто не было сил, да и поздно. Идти пешком и ехать на метро было не самым разумным решением с моей стороны, пусть в сумке и был баллончик. Я вызвала такси и быстро собрала свои вещи, закрыла кабинет, успела как раз к тому моменту, как машина стояла у входа в здание.
Мама частенько ругала меня и за это, отец прожужжал все уши, чтобы я ездила на собственной машине, но это было неудобно, с утра я могла встать в пробку и в итоге опоздать. Моя совесть не могла мне этого позволить.
Я назвала адрес и стала смотреть в окно. Многие из заведений уже были закрыты, зато ночные клубы, кинотеатры и бары зазывали к себе на огонек яркими неоновыми вывесками. А ночной поход в кино это идея. Было бы здорово. Обычно я выбирала ранние сеансы, чтобы после можно было еще и погулять. Я взяла телефон в руки и загуглила название кинотеатра, было интересно, что они там могут предложить. Дурацкая идея, даже фантазия, что мы можем сходить вдвоем с ним пролетела в голове. А я уж было подумала, что на сегодня с меня хватит, что Джеймс Скофилд оставит меня в покое, но, кажется, я была слишком наивной. Закрыв глаза и мысленно представив, как я выбрасываю его из своей головы, я почувствовала, как телефон завибрировал. Я подумала, что это мог быть брат или же сестра. А может быть сосед услышал что-нибудь в квартире и решил сообщить об этом, чтобы я поторопилась. Но нет. На экране светилось имя Джеймса, и это заставило сжать телефон в руке еще крепче. Я стиснула зубы. Хотелось ответить и услышать, что он скажет, но гордость твердила, чтобы я этого не делала, ее голос был не уверенным. И тем не менее телефон был перевернут экраном вниз, а я снова посмотрела в окно. Водитель не стал вмешиваться, заводить разговор, спрашивать о чем-то, он просто крутил руль и нажимал на педали пока счетчик отмерял километры.
Через полминуты звонок прекратился, а в груди остался неприятный тяжелый осадок. Снова звонок, сново его имя. Я решила ответить и хотела было сразу высказать все, что о нем думаю.
- Я не хочу выслушивать... - я даже успела начать, но вся решимость куда-то провалилась, как только я услышала его голос.
Долго я не думала, назвала таксисту новый адрес и чтобы он поспешил. Пробок не было, но нам пришлось ехать в другой конец Чикаго. Кажется, эта поездка обойдется мне в немаленькую сумму. Но в голове в тот момент было совершенно другое.
Как только мы заехали в нужный район, водитель хотел было что-то сказать, но промолчал. Остановился около какого-то мотеля и попросил не задерживаться и если что кричать погромче. Кажется, таксист еще и телохранителем решил подработать.
Не буду скрывать, что при виде этого места у меня не затряслись колени и не появилось предчувствие, что сейчас меня сзади кто-нибудь чем-нибудь оглушит. Я нашла его практически сразу, но с первых минут еле узнала.
- Боже, что с тобой случилось? - Я присела перед ним на корточки, а потом услышала отдаленные голоса, которые мне не понравились сразу же. - Ладно. Встать сможешь?
Я помогла ему подняться, позволила опереться на меня. Хоть он и старался шагать сам, я все равно чувствовала, что он довольно тяжелый. От него пахло дешевым алкоголем, и я начала понимать, что с ним такое случилось.
Таксист вышел из машины и помог посадить Джеймса в машину, а после мы поехали по ранее названному мной адресу.
- Ну и видок, - не хотелось больше грузить его своей жалостью, нравоучениями или чем-то еще. Мне казалось, что так я сделаю лишь хуже.